Рождественская сказка - 2016. ЗА ЧТО ПОВЕСИТЬ? – ЗА ШЕЮ!
На днях на нашем сайте вниманию читателей были представлены современные детские сказки - для тех, кто хочет отвлечься от политической и житейской суеты и окунуться в детство. В советское детство, потому что детские сказки миролюбивы, поучительны и наивны. Как миролюбивы и наивны были простые советские люди в те - уже можно сказать далёкие советские годы. Ну а для тех, кто не хочет расставаться с политикой и ни на минуту не перестаёт думать о будущем страны, а значит появляется на нашем футурологической сайте в качестве прирожденного или просвещенного нами футуролога, мы представляем другую сказку - взрослую, заставляющую о многом задуматься, как задумался ее автор вначале в напряженном диалоге на остановке, а затем в убаюкивающем пустом троллейбусе предновогоднего дня.
И мы поздравляем наших любимых читателей-футурологов с новым 2016 годом!
Рождественская сказка - 2016
За что повесить? – За шею!
Рождественские сказки для граждан, а не для прихожан, начинаются обычно так называемым «сиротским стихотворением» из восемнадцатого века:
Вечер был; сверкали звёзды;
На дворе мороз трещал;
Шёл по улице малютка,
Посинел и весь дрожал.
Посиневших героев советского кино мы наблюдаем в двух сериях «Иронии судьбы». А один замерший босоногий Странник из дальней галактики «Кин-дза-дза» у Булочной на Калининском проспекте спрашивает прораба дядю Вову и скрипача Гедевана номер планеты «в тентуре», и через «машинку перемещения» засылает их на далекую планету Плюк.
Шедший мне навстречу в предновогодний снежный день подтянутый молодой человек внешне напоминал того симпатичного странника, однако, будучи в штатском, он вдруг сделал мне под козырек, и в ответ я кивнул.
- Мужчина, мужчина, - послышалось у меня за спиной, я прибавил шаг и подошел к остановке.
- Мужчина, можно спросить, скажите, Вы профессор? – спросил он нервно.
- Профессор и что?
- Скажите, когда весь этот маразм закончится? – и незнакомец окинул рукой окружающий нас мир.
- Что Вы имеете в виду?
- На Россию все лезут и лезут. Никогда такого не было!
- Было, всегда было, шли нашествиями. Воевали всегда против нас, - уверил я его.
- Да не было же такого раньше, а еще Черногория в НАТО вступает. И из-за нее первая мировая – убили там этого…
-Эрцгерцога Фердинанда, но не в Черногории, а в Сербии, - уточнил я.
- Странно, а меня родственники учили, в Черногории.
- Это в сущности одно и тоже, или как говорил Швейк: «семь пулек как в Сараево». Война будет, - уверенно сказал я, - Война и мы ее проиграем. Как Россия японцам проиграла при царе. Экономика завалена: корабль тонет, а башни его палят.
С незнакомцем тут случилось странное преображение - он щелкнул каблуками, подтянулся, козырнул вновь и представился:
- Георгий Игнатьев. Дворянин.
И без перехода не ожидая ответа, заявил:
- Почему же проиграем, всех разобьем! Ведь у нас Путин! Так что, Вы - против Путина?
Я был за Путина еще с 2000 года, но тут внезапно для себя спросил:
- Ну, раз Вы дворянин даже в 2015 году, то скажите, кто такой Путин, царь он Вам? Так и царь все потерял. А раз потерял, то впереди революция, февраль и извольте как рядовой гражданин к стенке - отвечать за утраченную державу.
Незнакомец аж задрожал весь и выкрикнул:
- Не получится у вас эта шахматная партия, не свергнут его враги. Не выйдет. Так Вы - красный профессор!
- Мой дед землю пахал, - надменно, как Базаров ответил я цитатой из Тургенева, - а я вижу, ты, парень из богатеньких! – и тут заметил про себя, что и эта фраза произнесенная мною в предновогодний день, когда я спешил на работу, выглядит как цитата, цитата из «Хождений по мукам». То было предсмертное озарение красного бойца, которого застрелил Рощин в момент перехода к белым добровольцам. Впрочем, мой внезапный переход на «ты» продемонстрировал дворянину мое плебейское происхождение, так сказать, из хамского народного сословия.
- Есть еще патриоты России, есть, – наступал на меня будущий белый доброволец, а ныне россиянский дворянин, - да, да я буду белым! И лично Вас уничтожу, вот так лично, - и он щелкнул пальцем, изображая очевидно курок нагана.
- Гражданская война, батенька, не фунт изюму, - с ленинскими интонациями заметил я в ответ и напел из «Цыпленка жареного»:
А на бульваре
Гуляют баре,
Глядят на Пушкина в очки:
- Скажи нам, Саша,
Ты - гордость наша,
Когда ж уйдут большевики?
- А вы не мекайте,
Не кукарекайте, -
Пропел им Пушкин тут стишки,
- Когда верблюд и рак
Станцуют краковяк,
Тогда уйдут большевики!
Мой визави не нашелся что ответить, а я между тем усмотрел маршрутку, в которой можно было улизнуть от опасного молниеносного обмена мнениями с незнакомцем, но номер подъехавшего пепелаца оказался не моим, в результате я продолжил речи с обличительным апломбом народного трибуна:
- И вот придется бежать вам от гнева народа на чужбину, да-с!
- Расстреляю, - вновь зарычал он, - буду этим, как его, гауляйтером и расстреляю всех, всех, кто предаст Путина.
- Ага, жертва официальной телепропаганды, с немцами Вы на родину вернетесь, проходили мы это, но у них арийцы были гауляйтерами, а Вам достанется место пособника или карателя - бургомистр или староста, а потом батенька, мы Вас повесим, обязательно и пренепременно повесим!
- Патриота России повесите – за что? – с недоумением воскликнул он.
- За шею, на рояльной струне, как в Нюрнберге, что архиважно, - честь имею, господин дворянин, кандидат в изменники, - ответил я и заскочил в троллейбус.
Но тут водитель внезапно вышел в киоск, и мне пришлось продолжить диалог:
- Вот Вы за Путина, а почему я Вас не видел ни на одном митинге НОДа? Если лично поддержите его и освободите Родину от внешнего управления, то ничего этого между нами не будет, крови не будет и не придется из Парижа на немецких штыках через двадцать лет возвращаться и петли не будет, – примиряющее закончил я, двери закрылись, троллейбус тронулся.
Последнее, что я увидел в заднее стекло вагона, как обескураженный полемическим отпором недавний мой собеседник не растворился в снежной пелене, но пружинисто подошел к двум китайцам возле фруктового киоска и вновь как и мне отдал им честь - китайцы в ответ вежливо заулыбались. Я посмотрел на часы – пора было на праздничное заседание кафедры, а проще, корпоратив-междусобойчик – и только тут осознал, что вся содержательная беседа заняла пять минут ожидания троллейбуса. Действительно, «баба с печи летит – семь дум передумает». Вот так и творится в России история, в таких моментальных диалогах, когда надо принимать моментальное решение, кто свой, кто чужой и стрелять, стрелять, стрелять, а затем оставлять города, эвакуироваться и зализывать раны на чужбине.
Свободная у нас страна – русский народ быстро беседует и долго мечтает, тянет и запрягает, а потом едет еще быстрее! То есть вначале он сидит («хорошо сидим», говорят в «Осеннем марафоне»), а потом быстро едет и быстро разбирается со своими врагами. Но главное, чтобы при этом в коляске гоголевской Руси-тройки не Чичиков сидел, подумал я еще в том советском троллейбусе. Затем вспомнил, что совершенно та же мысль пришла в голову герою рассказа Василия Шукшина с характерным названием «Забуксовал», - любящему после работы полежать на самодельном диване, послушать, как сын Валерка учит уроки. Тот герой из народа - совхозный механик Роман Звягин слушал бубнившего на кухне сына: «Русь, куда же несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа», вдруг осознал, что Русь везет жулика – Чичикова и с этой крамольной мыслью он пришел к школьному литератору. Роман вспомнил, как сам он много лет назад учил эту «Русь-тройку» и «таким же дуроломом валил, без всякого понятия, - лишь бы отбарабанить». Изумление его нарастало – «Вот так номер! Мчится, вдохновенная богом! – а везет шулера. Это что же выходит? – не так ли ты, Русь?..Тьфу!» После разговора с учителем механик-мыслитель, помнится, опять плюнул: «вот наказание-то! Это ж надо так… забуксовать. Вот же зараза-то еще – прилипла. Надо же!..» Но плюнул он под влиянием учителя и всей атмосферы общества эпохи застоя на свои глубокие мысли тогда, а сейчас люди не плюнут! Им справедливость подавай!
Мы все стали в Советском Союзе образованными и утонченными как старорежимные благородные дворяне, а в свободной рыночной России очутились против своей воли в одну проклятую ночь 1991 г. как династические Бурбоны, которые ничего не забыли и ничему не научились. Но оказывается, мы все помним! Наш народ за сто лет - вначале советской власти, потом власти антисоветской - готов пройти все ступени национальной катастрофы, сплотиться и пойти на войну с внешним врагом, потом расколоться, свергнуть государя или того, кто будет занимать его место, найти врага внутреннего, сколотить временное правительство, свергнуть его, рассыпать государственное устройство, вступить в борьбу всех против всех, изгнать неудачников и построить, наконец, светлое новое общество народной мечты. А дети изгнанных благородных неудачников вернутся в черных мундирах иноземной армии, станут самыми жестокими карателями своего народа и будут законно повешены по приговору международного суда. Будут повешены за шею – за измену народу и Отечеству! Неужели мы не пройдем спокойным и менее катастрофическим путем референдумов и выборов наступившее на нас ХХ1 столетие?!
Внезапной встречей в уносившем меня голубеньком троллейбусе я, успокоившись на кожаном пружинном сидении, остался доволен. И хотя, как говорила давно мне мама - никогда не вступай в отношения с незнакомцами, теперь-то я взрослый мальчик, а взметающиеся вихри социальной турбулентности, гражданских войн и революций уже не позволят мне быть наблюдателем потока жизни подобно горьковскому Климу Самгину. Раздавленный демонстрацией в февральской революции, Самгин – типичный русский интеллигент, желающий получше устроиться в жизни, в результате, в конце четвертого тома «Жизни Клима Самгина. Сорок лет» по замыслу Горького, этот типичный герой русской обывательской жизни, вставший поперек народной манифестации, услышал последние в своей жизни слова:
- Уйди! Уйди, с дороги, таракан. И - эх, тар-ракан! Он отставил ногу назад, размахнулся ею и ударил Самгина в живот… Ревел густым басом:
- Делай свое дело, делай!
- Порядок, товарищи, пор-рядок. Порядка хотите. Мешок костей.
Вывод из этого незавершенного романа – не превратиться в «грязный мешок, наполненный мелкими, угловатыми вещами». В качестве такого мешка мертвый Самгин лишь бессмысленно таращил открытый глаз и проходящая мимо «женщина наклонилась и попробовала пальцем прикрыть глаз, но ей не удалось это, тогда она взяла дощечку от разбитого снарядного ящика, положила ее на щеку». Итог сорока лет!
Похоже, на своей троллейбусной остановке я увидел сканированное то ли демоном, то ли пространством многовариантное будущее свое и своего народа. Похоже, я встретился с самим главным булгаковским персонажем - скажем так, Воландом, который и прежде появлялся на Патриарших прудах и показал, что квартирный вопрос испортил москвичей даже в уникальном общенародном порыве – в эпоху развернутого строительства социализма в едином государстве?
В любом случае, Воланд то собственной персоной был передо мною в качестве зеркала моей души, или то был просто разгуливающий на свободе, отпущенный из-за оптимизации и недофинансирования пациент психиатрической клиники что беседовал со мной, но я понял, что во всех нас, в народе нашем живы коллективные архетипы раскола, единения, борьбы с интервентами, живы идеалы кары отступникам Отечества. Наш народ жив, жива его моментальная коллективная память, и он легко и непринужденно готов повторить опыт ХХ века в новом столетии – вот тот урок, который вытекает из моей беседы с незнакомцем и урок, ради которого я и написал эту сказку-быль.
Хотите, верьте, хотите - нет, как говорил герой «Полосатого рейса». Но очевидно, что всех нас ждет в будущем очень полосатая история. Пусть все от президента до сидельца в ларьке и пришлого китайца готовятся – они будут творить историю, быстро, моментально и неотвратимо! И история станет их творить – это и есть то, что гениальный Маркс называл совпадение изменения обстоятельств и изменения самих людей, то есть в противовес иллюзии просвещения и просветителю, стоящему над массами - революционная практика. Но просветитель сам должен быть воспитан, восклицает Маркс в «Тезисах о Фейербахе». Но это уже другая, и совсем не святочная история…
