умный любит учиться, а дурак - учить
Председатель правления «Знание-народу», председатель ученого совета МИЮФА,
писатель-публицист, доктор философских наук, профессор
Некрасов С.Н.
умный любит учиться, а дурак - учить
К дню науки
Вера Афанасьева в размещаемой нами статье, а точнее, в душевном крике, ставит очень острую для ученых РФ проблему. Она имеет прямое отношение к безопасности страны – ведь если ученые под видом научных публикаций под одобрение Минобраза и ФАНО «гонят пургу», государственный суверенитет страны под угрозой. Мало того, что юные чиновники от науки и образования не различают специфику гуманитарных, общественных и естественных наук, так они еще и предписывают все выше вздымать вал публикаций, с тем, чтобы, как писали сатирики, «волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом». Этот вал халтуры домкратом падает на всех нас. А поскольку домкрат не может падать, ситуация становится в целом абсурдной. Ладно бы эти незримые авторы циркуляров и предписаний по ФГОС 3+ и далее требовали хорошие и разные публикации, так им важно чистое количество, импакт-факторы журналов и отражение в базах РИНЦ, Скопус и ВОС.
Когда я на прошедший Новый год зашел в гости к своему товарищу, физику, члену-корреспонденту РАН, занес вышедшие новые свои книги, он был в шоке. Зачем столько? Но главное – как? Одна статья как результат экспериментальных исследований в год - этого вполне достаточно для любого серьезного естествоиспытателя. О том же и пишет физик и философ Вера Афанасьева. А когда я сообщил о своих так сказать научных результатах за 2017 г. – 68 статей, глав монографий и книг, физик сразу принялся считать сколько же дней у меня ушло на каждую работу – ее обдумывание, оформление и размещение. Получилось, что я должен каждые пять дней писать и издавать статью прямо как сказочный Дед Мороз, который должен посетить на своей оленьей упряжке каждого мальчика и каждую девочку. Говорят, он с упряжкой уменьшается в размерах и проскальзывает в трубу домика.
Подсчитано, что этому Деду Морозу хватает на одно посещение сотой доли секунды, а, сколько нужно реальному живому ученому на обдумывание замысла статьи, ее написание и публикацию? В моем случае, на единицу публикации требуется пять дней, включая выходные и двухмесячный отпуск. Вот это конвейер, вот так тейлоризм в науке или выжимание пота по-научному за то же вознаграждение! Впрочем, почему за вознаграждение? Речь идет об оплате за тяжелый ненормированный круглогодичный умственный труд с возрастающим объемом производства с прежними расценками стоимости рабочей силы. А, как известно, заработная плата есть денежное выражение стоимости рабочей силы и не более того. На рынке труда платят столько, чтобы ты смог приехать на работу и не откинуть копыта до окончания годового научного отчета. Если прежде сатирики соревновались в вопросе как наиболее точно описать смерть того или иного человека: сыграл в ящик - это для простого человечка, дуба дал – это для начальства, богу душу отдал – годится для уважаемого духовного лица, ласты склеил – для уголовного элемента и их жертв хорошо подходит. Для ученого же подходит как для загнанной клячи – копыта откинул, а загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?
Но если мифическому Деду Морозу еще помогают Санта Клаус и финский сервелат (извините, ученому в России всегда кушать хочется) финский дед Мороз Йоулупукки, а кроме него: Санта Николаус, Вайнахтсман, Пер Ноэль, Батюшка Рождество, Юль Томтен, Одзи-Сан, Хо Шин, Микулаш и Ежишек, Ноэль Баба, Увлин Увгун, Баббо Натапэ и фея Бефана, то они всей командой успевают к спящим деткам. Успевают, тем более, что подарки подкладывают под елку сами родители. А вот ученый одинок. Я, к примеру, совсем одинок.
Мне даже нельзя цитировать самого себя – это будет грех самоцитирования и такую статью снимут из рецензируемого журнала. Нельзя мне и использовать фрагменты и идеи своих ранее опубликованных статей – это уже грех самоплагиата. И никакая церковь эти грехи не отпускает, никакая молитва, и покаянные поклоны от них не спасают.
Самый страшный смертный грех, который карается непроведением по конкурсу и сокращением срока трудового договора - нельзя по подписанному ученым и преподавателем эффективному контракту печатать мало работ. Их надо больше, значительно больше, чем прежде. Надо издавать статьи в журналах ВАК и в журналах с высоким импакт-фактором, издавать в журналах Скопус и ВОС (что, кстати, расшифровывается как «паутина науки»). Всюду, где только можно следует размещать главы монографий, учебники и методические пособия с грифом, монографии в издательствах из одобренного и рекомендованного списка. В результате должен подниматься не просто Индекс Хирша, но укрепляется ядро Индекса Хирша. А ядреные, извините, ядровые публикации не могут быть размещены в журналах из «мусорного списка». Публикации ядра могут быть только в элитных рецензированных журналах. И вот за этим списком следит бдительно ВАК, а еще в помощь ему возникло вольное общество «Диссернет», которое разоблачает всяческие «диссеродельческие фабрики».
Учитывая все эти обступившие бедного ученого угрозы и вызовы, я как честный ученый на седьмом десятке жизни должен выжимать из себя каждый раз новые мысли в новом оформлении, полемизировать с новыми авторами, составлять список ключевых слов, писать резюме и все это переводить на английский язык. И затем дрожащими руками отправлять в журнал. А в иностранный журнал надо отправлять все то же, но на английском языке, причем в стиле, написанном носителем этого проклятого языка. Куда податься бедному ученому из этой тотальной облавы?
Меня жалеют даже внучки – они готовы во второй и третий раз слушать рассказанные мною сказки, а вот суровый мир вузовского и министерского начальства не размешают мне повторяться. Но не разрешают они и инициативных работ, отсебятины, или как выражаются работ не по теме. Как же творить и писать в этих условиях бедному, в том числе, и в прямом смысле, ученому? Действительно, мы бедны не только в сравнении с уважаемыми депутатами и государственными служащими, которые по отдельному законодательству, получают чрезмерно повышенные пенсии. Но мы бедны и относительно футболистов и прочих замечательных спортсменов, и жаловаться на это не приходится – произошла смена общественной формации и последовала переоценка ценностей.
Б. Окуджава накануне этой формационной смены в 1986 г. пророчески пел как бы про наших чиновников от науки и образования и про бедных ученых, за которых (а не за бедных гусар) надо замолвить слово: «Антон Палыч Чехов однажды заметил»:
Антон Палыч Чехов однажды заметил,
что умный любит учиться, а дурак - учить.
Скольких дураков в своей жизни я встретил -
мне давно пора уже орден получить.
Дураки обожают собираться в стаю.
Впереди их главный во всей красе.
В детстве я верил, что однажды встану,
а дураков нету - улетели все.
Ах, детские сны мои - какая ошибка,
в каких облаках я по глупости витал.
У природы на устах коварная улыбка...
Видимо, чего-то я не рассчитал.
А умный в одиночестве гуляет кругами,
он ценит одиночество превыше всего.
И его так просто взять голыми руками,
скоро их повыловят всех до одного.
Когда ж их всех повыловят - наступит эпоха,
которую не выдумать и не описать...
С умным - хлопотно, с дураком - плохо.
Нужно что-то среднее. Да где ж его взять?
Дураком быть выгодно, да очень не хочется,
умным - очень хочется, да кончится битьем...
У природы на устах коварные пророчества.
Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.
К среднему не пришли. Стало значительно хуже, «хужее», как говорят в уральских деревнях. Чудеса иссякли. На остановках транспорта в Екатеринбурге отчаявшиеся люди пишут: «не отчаивайтесь, люди, жизнь становится все чудесатее и чудесатее». Наверху же продолжают верить в чудеса, в чудеса обескровленной науки и чудеса манипулятивного управления наукой, обществом и остатками образования. Бесноватый фюрер единственный в Рейхе в 1945 верил в победу и «чудо-оружие». Кто верит в 2018 году, что Россия поднимется с колен?
Все это мы знаем и без «светлого ума» Веры Афанасьевой, это знают и об этом пишут многие и многие. Что она предложила, какой выход? Давайте сами уважать себя! А разве мы не уважаем себя? В философии это называется «открытый вопрос». Вопрос поставлен и он открыт. Поэтому мы посвящаем эту публикацию прошедшему Дню науки. Случайно или нет, но А. Вознесенский пророчески писал: «на художнике надпись «сука», у собаки кличка «Наука». Увы, ничтожность научных результатов может быть сопоставлена с ничтожностью юридических последствий некоего процесса. Впрочем, если говорить о ничтожности последствий от противозаконной ликвидации СССР, то здесь ничтожность в хорошем смысле позволит очнувшемуся народу восстановить СССР.
«Научная ничтожность
Автор Вера Владимировна Афанасьева — доктор философских наук, кандидат физико-математических наук, профессор Саратовского госуниверситета. В разные годы работала старшим научным сотрудником ГНПП «Алмаз», доцентом кафедры математики, а сейчас профессором кафедры философии и методологии науки СГУ.
Вал российских научных публикаций растёт куда быстрее, чем мировое научное знание. По сотне публикаций есть почти у каждого отечественного профессора, у некоторых — много больше. Для сравнения: фонтанирующий идеями Ландау за всю жизнь написал около 90 работ, про Ньютона с Эйнштейном даже говорить не буду — количественно они просто двоечники.
Горы написанного-опубликованного, что в них?
Преимущественно — интеллектуальный мусор. Подавляющее большинство нынешних российских научных трудов не содержит ничего нового. Это тиражирование собственных результатов, полученных давно, когда ещё были время и силы подумать; обсуждение того, что сделали доцент Кошкин и профессор Мошкин; тексты, не имеющие никакого отношения к истине, зато имеющие отношение к пользе — но только сиюминутной, крохотной и исключительно для пишущего.
Почему так происходит?
Причин несколько. Первая — нужда, необходимость следовать заведённому порядку. В российских науке и образовании культивируется, нет — насаждается сверху погоня за рейтингами и надбавками к жалованию, которые напрямую зависят от количества написанного. Надбавки порой смешные: в СГУ, например, за среднюю статью добавляют в рейтинг преподавателя лишь несколько баллов, балл эквивалентен в этом году одному рублю. И чем меньше ценится написанное, тем больше следует его произвести в надежде свести концы с концами. Но главное — стабильная работа. Те, у кого рейтинг низкий, кто не исписал свой килограмм бумаги за год, рискует остаться без нее или продлить ее при переизбрании лишь на незначительный срок. При этом порядок таков, что качество, да и просто содержание научных трудов никого не интересуют, только количество. Иначе и быть не может — качества не табулировать, не сосчитать, его очень сложнооценивать. Да и кто его оценивать будет: девочки-делопроизводители, клерки из управлений, министерские чиновники? Написать же много умного и важного за короткий срок мало кому дано — научные изыскания помимо желания и способностей требуют времени, требуют досуга, требуют неспешной вдумчивости. Вдохновения они требуют, не меньше, чем сочинение «Лунных сонат» и рисование «Лунных ночей на Днепре». Ну, в самом деле, сколько можно написать хороших научных работ в год? Одну, в крайнем случае, две; но, может, и половину, а то и одну пятую. А для повышения рейтинга неплохо бы пять. Вот и пишут научные работники всякую лабуду на скорость и для баллов, строчат, словно перевыполняющие план швеи-мотористки.
Издают горы макулатуры, замечу, за свой счёт. Участвуют в липовых конференциях. Пишут поддельные монографии.
Труды эти мартышкины — они никому не нужны, их никто и никогда не прочитает, чему некоторые авторы очень рады. Штуки-страницы вытесняют результаты-смыслы, скромная истина уступает место бесстыдной чепухе. Все российское научное сообщество работает на гигантскую научную помойку, куда выбрасываются не только горы бумаги, но и силы, способности, время, жизни. Включившись в этом изнуряющий бег, мы все устаём и отстаём — от мировой науки. И это опасно. Для каждого — тупеем, мельчаем. Для страны — она теряет наши умы, недополучает знания, отстаёт в технологиях, в итоге утрачивает даже обороноспособность.
Вторая причина научной ничтожности — интеллектуальное вырождение. Последнее есть прямое следствие долговременного разрушения отечественного образования. Уже четверть века образование в нашей стране не уважают; его старательно корёжат-ломают; его лишают самого необходимого. Всю страну учат кое-как, начиная со школ и заканчивая аспирантурами. В науку уже пришло новое поколение недостаточно обученных, несамостоятельных, неодаренных, не слишком успешных. Нищета, зависимость от невежд делает науку последним прибежищем скудных умов, получивших классическое образование; местом прозябания тех, кто больше нигде не сгодился. Прежняя же гвардия ученых, тех, кто знал-дерзал-умел, стареет и уходит.
Третья причина — это тотальная российская безнравственность. Учёные, как и все в нашей стране, привыкли лгать, считают ложь нормой. Надо издать как можно больше статей, а возможности человеческого ума и время не позволяют это сделать? Будем врать — списывать у себя, переделывать других, публиковать сырое, недодуманное-непроверенное-недоделанное, никому не интересное. Не преступление? Преступление, да ещё какое — против истины и против себя.
Самое печальное, что многие, давно уже не видя в реальности образцов, не осознают мизерности своих так называемых достижений, ничтожности сделанного. Они уверены, что их опусы и есть подлинное научное творчество. Некоторые даже всерьез опасаются, что произведённую ими чушь своруют, и бдительно вчитываются в чужие тексты — нет ли там их собственного скудного словца; закрывают письменные столы на ключ; при письме загораживаются локотком от соседа по кафедре.
Количество, количество и ещё раз количество. Сто докторских в стране по Пушкину — бедный Пушкин! Но хотя бы Пушкин. А сотня работ, посвящённых исследованию духовности, да у одного человека? Да помножьте на тысячи исследователей сего эфемерного предмета. И дух утяжелится томами, раздробится на тезисы, растечется по сборникам трудов, заземлится в диссертациях — прекратит быть духом и станет черт-те чем. Все сказанное касается просто ученых, а ведь есть ещё самые важные из всех ученых — учёные чиновники. Эти, как правило, не знают даже написанного под их фамилиями, как, впрочем, и вообще ничего не знают из того, что принято называть наукой. Но про них говорить сейчас не буду, напишу отдельно, это особое явление. Конечно, в науке есть и настоящие исследователи, как ни быть.
Любя науку, а не рейтинги и должности, они в позорной гонке за цифрами и подачками не участвуют, а со вкусом решают любимые задачи — столько, сколько нужно и пока те не решатся; пишут настоящие, умные и полезные книги, которые кто-то да прочтёт; радостно узнают истину, которая только таким людям и открывается. Спасибо им!
А давайте-ка мы все начнём равняться на этих умниц, они этого заслуживают. Вспомним, что десять, сто, тысяча дурных работ не стоят одной хорошей. Что писать нужно только тогда, когда невозможно не писать, когда результат просто рвётся наружу. И проведём эксперимент — прекратим производить хренотень, множить дребедень, наводить тень на плетень и пополнять научную свалку испачканной бумагой. Выкинем лучше на неё свои страхи и жадность. Будем людьми, а не научными ничтожествами. Может у нас это получиться? Давайте проверим, мы же учёные».
http://rusrand.ru/actuals/nauchnaya-nichtojnost